Главный торакальный хирург Минздрава РФ Петр Яблонский в интервью ИА AmurMedia поделился своим видением будущего медицины в целом и в Хабаровском крае в частности. Забегая вперед, скажем, что по мнению авторитетного врача, регион может и должен стать центром высокотехнологичной медицины на Дальнем Востоке, но в ее многопрофильном аспекте.
— Петр Казимирович, сегодня активно развивается высокотехнологичная медицинская помощь. Насколько важно её развивать непосредственно в регионах?
— Этой программе уже, наверное, десяток лет и она себя оправдала полностью. Прежде всего в той части, что мы сегодня приблизили высокотехнологичную медицинскую помощь к людям. С этой целью создавались и сердечно-сосудистые центры, и центры травматологии, ортопедии и они были федерального масштаба. Они перенаправили людей от традиционных центров Бакулева, Вишневского и так далее, приблизив высокие технологии от медицины к регионам. С другой стороны, выяснилось, что все-таки моно-центры проигрывают многопрофильным клиническим больницам. И это показал опыт того же Краснодара, где центр кардио-торакальной хирургии трансформировали в многопрофильную клинику, присоединили областную больницу, ее вовлекли в процесс.
Синдромный подход в диагностике и многоплановость персонифицированного лечения, о котором мы много говорим, но не всегда реализовываем, возможен только в многопрофильных больницах. Это соответствует философии моих учителей, которые меня учили тому, что пациент, который первый раз в жизни закашлялся в жизни, он не может знать — бронхиальная астма у него, либо поперхнулся инородным телом, либо что-то иное.
Петр Яблонский на встрече с хабаровскими коллегами. Фото: ИА AmurMedia
— Нужно ли на Дальнем Востоке создавать именно такие центры высокотехнологичной помощи, которые бы охватывали многие профили, и стоит ли это делать в каких-то отдельных регионах? У нас же тут все-таки небольшое количество людей живет, может, стоит сконцентрировать в отдельных субъектах создание таких центров высокотехнологичной медицинской помощи?
— Вы знаете, наш учредитель и законодатель уже давно все для нас придумал. На самом деле, трехуровневая медицинской помощи подразумевает некую пирамидальность структуры любой области, края, регионы, республики. Система предусматривает и травмоцентры 1-го, 2-го, 3-го уровня, и центры хирургии 1-го, 2-го, 3-го уровня. У меня есть отчет главного хирурга за 2024 год, где видно, что по качеству хирургические центры 3-го уровня перекрывают все, что под ними лежит, но по количеству — основная хирургическая работа ложится, как ни крути, на центры второго уровня, центральные районные больницы.
И если центры завтра захотят забрать на себя всю помощь "снизу", они захлебнутся. Этого делать не надо, поэтому опять-таки законодатель думает о том, чтобы финансировать ступенчато. Сегодня я как руководитель федерального центра ощущаю, как вымываются дешевые тарифы из моего. С другой стороны, надо понимать, что конкурировать с научными центрами страны областным больницам не стоит.
И институт трансплантологии в стране должен быть один, и он занимается не столько организацией трансплантологической помощи в стране, сколько разработкой технологии будущего — заниматься наукой. Сегодня они разрабатывают технологии консервации органов, занимаются созданием искусственных органов, это очень серьезная наука и это тот пласт, который не поднимет ни один регион. То, что сегодня региональные центры высокотехнологической медицинской помощи созрели для того, чтобы открывать у себя центры трансплантации сердца, трансплантации почек и трансплантации печени, а завтра, даст Бог, трансплантации легких это признак зрелости российской медицины, это неизбежно.
— Такие больницы как ККБ имени Сергеева могут ли претендовать на то, чтобы стать центром высокотехнологичной медицинской помощи, научной базой и базой обучающей?
— Мне кажется, что этот вопрос следует обсуждать только в связке с развитием регионального медицинского образования и региональной науки. Вот я сегодня задал вопрос: а какие отношения с университетом медицинским, с кафедрами. Дело в том, что у каждого учреждения есть устав, и в уставе больницы нет научной работы. Если хотите — нет свободного интеллекта. Штатное расписание настолько жестко привязано к тому функционалу, который должен выполнить доктор, что просто не хватает времени на то, чтобы осмыслить что-то, обобщить или написать статью. И в этом смысле очень многое решается в виде таких творческих коллективов. Поэтому я бы очень хотел, чтобы Хабаровск показал пример такого единения. Возьмем Владивосток, где два университета — один медицинский, один Дальневосточный федеральный, это такой "МГУ Дальнего Востока". Засилье кафедр в больницах там чувствуется сильнее, чем в Хабаровске. И влияние их на традиции, воспитание молодежи, методологию ощущается гораздо сильнее.
Нет единого рецепта в подобной ситуации. Но, думаю, создание некоего медицинского хаба, мозгового центра в лице ректора, ведущих главврачей, безусловно, министра здравоохранения было бы логично. И логично, если бы этот хаб создавался при губернаторе — в виде Совета, к примеру. Роль такого совета может быть чрезвычайно велика для реализации глобальных проектов.
— А нужно нам что-то менять в реабилитации вообще после хирургических операций? Это ведь тоже значительный пласт работы с пациентами.
— Я скажу так: нам нечего менять — нам надо создавать. По сути дела, реабилитации у нас нет. Реабилитация это не только научить дышать, кашлять, занимать выгодное положение. Пациентов нужно заново научить жить: от того, как одеваться, что носить до вопросов питания. И это не только в торакальной хирургии — во всех сферах. В этом смысле это не только Дальнего Востока проблема — она общая для всей страны. Многопрофильные центры, замечу, позволят сдвинуть вопрос. Ведь там есть все, включая эндокринологию, травматологию, ортопедию, трансплантацию и так далее.
И когда я говорил о том, что нужно на базе вашей ККБ им. Сергеева создать отделение торакальной хирургии, я исходил из интереса больного. Вы себе представить не можете, сколько адреналина я теряю только из-за осознания мысли, что у меня нет искусственного кровообращения. И одно "ой", и я остаюсь один на один с разорванным сердцем. А в многопрофильной больнице это [система искусственого кровообращения] должно быть. И в этом смысле правило, что пироги должны печь пирожники, никто не отменял. Но эти "пирожники" встречаются только в многопрофильных больницах.
Петр Яблонский на встрече с хабаровскими коллегами. Фото: ИА AmurMedia
— Что вы в целом хотите предложить нашему краевому здравоохранению?
— Как Президент Ассоциации торакальных хирургов в России я хочу показать, что на сегодняшний день Дальневосточный федеральный округ — белая чистая зона. Так случилось, что в силу разных причин торакальная хирургия сегодня оказалась раздробленной, разорванной, дезинтегрированной и если говорить о каких-то показателях, а есть показатели, обеспеченность торакальными операциями на 100 тысяч населения, она оказалась в хвосте регионального списка Российской Федерации. Нужно менять эту ситуацию, дооснащать учреждения.
С одной стороны, я понимаю, что идут национальные проекты. Я понимаю, что программа сердечно-сосудистых заболеваний, онкологии, она очень долго готовилась, она имеет под собой финансовые обоснования, она имеет бенефициаров, о чем-то там тоже надо говорить, поэтому каким-то резким движением одного, пусть даже очень мощного торакального хирурга оторвать невозможно, но, конечно же, напитываясь вот этими фактами, я их использую для того, чтобы повернуть голову министра в сторону многопрофильных больниц. И слава богу, я не один.
Есть вещи, знаете, такие очень длинномерные — их нельзя сделать за год, за два, но главное — не расплескать, не потерять тот кадровый, золотой кадровый потенциал. Мы понимаем почему не развиваются мини-инвазивные хирургии, а у меня сегодня в институте их 80%. Это не фраза, это цифра. И мы до этого дошли. Мы были первыми, кто стал делать такие операции, кто внедрил роботизированные операции. И мы готовы делиться опытом.
— Нам тоже хотелось бы, чтобы вот эти все технологии проведения операций с роботами, они тоже появлялись на Дальнем Востоке. Это вообще возможно? И при каких условиях?
— Безусловно. И это сегодня реальнее, чем когда бы то ни было, прежде всего, потому что, я надеюсь, уже к июню появится прототип нашего отечественного робота. Я уже шесть лет с этой командой работаю, прототип практически готов, сейчас будет лицензирование и так далее. Роботы станут доступны.
С другой стороны, придется поработать над психологией хирургов, потому что сегодня не все они готовы взять робота в ассистенты, скажем так. А я им показываю разницу. Вот в операционном поле, когда я оперирую на роботе, мы видим минимум три руки, ну три инструмента. Чаще четыре, иногда даже пять, потому что у меня есть ассистент. И при этом, когда хирург делает ту же операцию через один порт, в ране максимум два инструмента. Экспозиция тканей другая. Для торакальной хирургии это принципиально, в лапароскопической хирургии все равно нужно две руки. Торакальная хирургия — это как поменять колесо на движущемся автомобиле. Ты не останавливаешь кровь, ты не останавливаешь оксигенацию, все работает, но ты должен что-то отрезать, что-то пришить и при этом не повредить всему организму. Торакальная хирургия — это украшение любого многопрофильного стационара, это венец очень многих технологий.
— Вы как врач, который занимается лёгкими, наверняка знаете как влияют айкосы, электронные сигареты на лёгочную систему? Вы уже видели лёгкие после того, как человек долгое время использовал такие приборы и вдыхал в себя эти вредные вещества?
— Спасибо за вопрос. Всю свою сознательную жизнь занимаюсь борьбой с табакокурением. В 2012 году в нашем институте открыт колл-центр. Телефон 8−800−200−0200. Это мой телефон. Я очень плохо отношусь к айкосам, вейпам и так далее. И хочу сказать, что это преступление почище табакокурения. Потому что если мы изучаем уже больше ста лет вред табака, и говорил когда-то, что к 2050-му году человечество покончит с этой вредной привычкой, мы видим, что она не кончилась, наоборот, но мы еще лет 30 будем изучать вред айкосов и вейпов, они вреднее табака, потому что содержат еще ароматизаторы, красители и всякие добавки, включая свинец, мышьяк и все остальное. Кроме 3−4-бензапирена, который уже изучен и доказан, мы получаем еще массу химических веществ, формальдегиды и прочие составы, которые сами по себе являются канцерогенами.
Поэтому я всех призываю: читайте Сетона-Томпсона, его рассказы о животных, и там написано, что раненый лось идет и ест горькую траву, потому что она останавливает кровь; старый гризли лезет в гейзер, потому что теплая соленая вода лечит его артроз. Но ни одна божья тварь не нюхает дым, потому что дым — это огонь, огонь — это смерть. И человечество должно однажды выучить эту истину.
