Скажите, где еще как не в театре за короткую, совсем не астрономическую ночь вам предложат прожить целую жизнь, пусть она и закончится трагически, зато будет яркой и незабываемой? А если это не трагедия, а великая комедия или историческая драма? Решившиеся на эксперимент хабаровчане 30 июня отправились на "Ночь в театре" в краевой театр драмы, чтобы на собственном опыте узнать, а не для них ли актерская профессия и что это вообще за сладкий яд такой — театральное искусство, рассказывает корр. ИА AmurMedia.
Играть так играть. С игры "Ночь в театре" и началась". И вот всех гостей — а собралось их очень немало — поделили на пять команд, вручив браслеты разного цвета: синие, фиолетовые, красные, оранжевые и зеленые.
Пять команд – пять тотемов, каждый из которых символизировал определенный литературно-сценический жанр. Так, корова означала сказку, собака — трагедию, лошадь – эпическое полотно, петух – комедию, свинья – драму.
Людей робких должно было бы насторожить такое жанровое разнообразие, а уж подобранный репертуарчик и вовсе мог бы обернуть в паническое бегство. Ибо в театре решили не мелочиться и замахнулись на великое и вечное. Поэтому в афише этой ночью значились "Ромео и Джульетта", "Ревизор", "Борис Годунов", "Гроза" и "Снежная королева".
К счастью, публика собралась не робкого десятка, поэтому роли под бодро-будничное "кто хочет сыграть Ромео?" и "значит, будете разбойниками" расходились бойко. С текстами пришлось труднее, потому что даже в сильно урезанном варианте "Ромео и Джульетта" или "Борис Годунов" — это как минимум 10 страниц текста, и каждая строка в них, как ходка за линию фронта, как хитроумная бомба замедленного действия, как прыжок через бездну. Ну, для тех, кто понимал, чтО перед ними. Для непосвященных все было проще: текст и текст, неровный, правда, какой-то.
Чтобы гости полюбили театральное искусство так, как его любят в театре драмы, решено было заставить их пройти краткий курс молодого актера. Не только зубрежка роли, но еще, преодолевая неловкость и застенчивость, танцы, основы актерского мастерства, знакомство с ремеслом театрального художника и музыкального редактора, а также консультации с гримером и костюмером и — вуаля! – спектакль готов к генеральному прогону.
Однако трудна стезя ученичества. Не всем из гостей (ох, уж эти шпильки, клатчи и вечерние платья в облипку!) пришлись по вкусу бесконечные переходы, длинные и местами крутые лестницы, часы ожидания. Да и роли тоже не у всех ведь главные. Одно дело ждать почти три часа, чтобы блеснуть в роли Джульетты или какой, скажем, Катерины, и совсем другое – в роли кормилицы или вовсе бессловесного человечка "из свиты герцога". Поэтому до финала дошли не все, но явно бОльшая часть.
Ближе к генеральной репетиции и премьере – а шел уже третий час "Ночи" — уставшие театралы судорожно открывали в себе второе дыхание, подкрепляя силы в буфете. И оно таки пришло, но позже, и оттуда, откуда не ждали.
— В зале никто не сидит! Никаких зрителей! Вы либо в фойе ждете, либо поднимаетесь на сцену, — неожиданно накинулся на генеральной репетиции на гостей, только-только с комфортом расположившихся в полутемном зале, режиссер.
Со вздохом им пришлось подниматься на сцену, а за кулисами случилось удивительное. То ли так подействовал театральный реквизит, то ли светящие в лицо софиты, то ли надавили на психику, выжимая нужный адреналин, колосники, парящие над сценой, но из группы практически незнакомых людей как-то вдруг сложилась маленькая театральная труппа. С деспотом, правда, во главе. Который носился по сцене, предлагал, отменял, приказывал, выслушивал и решал. Так на глазах у всех рождался спектакль, и всем хотелось быть сопричастным к этому действу.
Никто больше не стеснялся и не боялся забыть слова или нужное движение. Дружно и быстро следовали указаниям режиссера, не споря и не огорчаясь, когда он забирал с трудом выученные реплики ("Здесь не слова важны! Покажите чувства!"), переживали за Джульетту-Аню, тоскующую по Ромео-Борису. И когда в руках у Тибальта в самый патетический момент вдруг с оглушительным "ба-бах!" лопнула надувная шпага, хоть и смеялись, но взятого курса на высокое не потеряли. Это всё условности, а мы трагедию играем, господа-товарищи, трагедию.
И в последней сцене преклонить колени, услышав про повесть, которой нет печальнее на свете, вышли почти все. И вздохнули облегченно — слава богу, дотянули до финала, не обидели старика Вильяма нашего Шекспира.